Кардопольцев Бенедикт Ильич
Мне исполнилось 84 года, родился здесь - в Питере, в 1922-го году, 28 июля. - О.К., К.Ч.: А где учились? На
12-й линии, около училища Фрунзе, была 12-я школа. Шикарное помещение -
еще дореволюционной гимназии. В 1938-м году нас оттуда выселили. Отдали
помещение спального корпуса курсантам, и попал я в 5-ю школу между
Средним и Большим на 13-ю линии. Там, чуть не окончил 10-й класс. Я
мечтал попасть в аэроклуб. Первый раз поступал - не попал. Хирург не
пропустил - рост мал был. Но я занимался в яхт-клубе, в соревнованиях
участвовал. В соревнованиях «Пяти морей» наша команда заняла первое
место по многоборью: гребля, бег, стрельба, плавание и метание гранат.
Мы тогда пошли в поход Ленинград — Рыбинск – Сталинград. И в Астрахани
поход заканчивался. По времени - два с половиной месяца. И я сильно
вырос, раздался. И меня приняли во второй Ленинградский аэроклуб. Чтобы
днем быть в аэроклубе, я перевелся в вечернюю школу рабочей молодежи,
нам ведь за обучение в клубе давали зарплату, форму, кормили. Летали
много. - О.К., К.Ч.: Где был аэродром базирования? Там
сейчас конечная станция «Обухово». Сейчас, на метро, намного быстрее. А
мы поездом, с Московского вокзала, сорок пять минут добирались....
Сначала
была теория, но уже через пару дней начались полеты на У-2. На нашем
аэродроме были еще самолеты И-16, ТБ-1 и ТБ-3. Инструктора до и после
работы летали на нем «для души». Просто - взлет и посадка. Меня
заинтересовали эти машины, наши первые бомбардировщики…
В аэроклуб
я в 40-м году поступил, а в марте месяце 41-го закончил. Было нас
шестьдесят человек, Московская комиссия направила тридцать человек на
бомбардировщики, в Вологду, по-моему. Остальные должны были поехать в
Батайское истребительное. Я стал проситься на бомбардировщика. Думал,
как говорится - «возьмешь в руки, маешь вещь». Но мой инструктор,
сказал, что мне надо в истребительное.
«Поезжай лучше в Батайск, как тебя записали…»
И семнадцатого апреля, или пятнадцатого, нам объявили:
«Собирать чемоданы и в Батайск».
Я говорю:
«А я еще учусь».
«Справку возьми, в школе, что ты в десятом классе не закончил курс обучения».
А в Батайске ее даже в личное дело не внесли. Девять классов – достаточно.
В
Батайске нас приняли, как положено, прошли медосмотр. Я в 8-ю
эскадрилью попал. Начали теорию учить. Хорошая там была база, самолеты,
и люди хорошие. Потом в летний лагерь поехали. Каждая эскадрилья
базировалась на своей «точке», мы - в Батайске. На УТ-2 летали, был
такой самолет. - О.К., К.Ч.: Про УТ-2 пишут, что у него задняя центровка, в плоский штопор входил… Но мы же пилоты были, мы же окончили аэроклуб… Ну, страх был, пугали нас. Но мы молодые были – и нам все было нипочем. -
О.К., К.Ч.: Про УТ-1, мне ветеран Полканов Николай Филиппович,
рассказывал, что когда первый раз ему предложили сесть, он аж
«затрясся». Выпускающий:
«Ну что дрожишь. Ты, только подумай, что
надо взлететь, и он у тебя взлетит. Только подумай, что надо сесть, и
он у тебя сядет».
«А в каком смысле - подумай?»
А он говорит:
«А это настолько аккуратно надо ручкой водить». Так,
так. УТ-1 строгий самолет. Надо было хорошую подготовку иметь. Но мы на
нем и не летали - начали мы полеты на двухместном УТ-2, потом на УТИ-4,
и начали на «ишаке»... А немцы уже заняли Таганрог, подходят к Ростову,
нас из Батайска в Азов перебросили... - О.К., К.Ч.: А как Вы узнали, что война началась? Мы в палатках жили около аэродрома, вдруг тревога ночью. Построили и сообщили:
«Война началась!»
Это
часа в четыре было, в воскресенье. И начали нас распределять: кому
ленты набивать, кому - в охранение, кому машины готовить…
Спрашивают:
«Кто может управлять ручным пулеметом Дягтерева?»
А я еще в Доме пионеров в кружке изучал этот пулемет:
«Я готов!».
Дали двух человек в помощники, коробки с дисками, пулемет. И приказали:
«Видишь,
там километра за два от лагеря, большая копна? Заберись и, если
парашютисты-диверсанты будут прыгать, их расстреливать, через пару
часов сменим.».
Уже в пять часов мы вышли. Дошли до этой копны, сели
наверху, смотрим в небо. Проходит час, два, … двенадцать часов.
Темнеет, день был жаркий, а ночь - холодная... Сидим даже без воды и
хлеба. А есть охота, но приказа слезать не было. Посовещались, и пошли
в лагерь. А там все спят. Заходим к помощнику командира эскадрильи, по
строевой части, так называли их. В свое время он нас шагать учил.
Дрессировал, как тигров в цирке…
«Откуда вы?»
«Вы же сами нас послали на копну, что бы стрелять парашютистов, ждать их нападения».
«Ну, ладно, идите, поешьте, и спать.»
Пошли в столовую, а там ничего... Вот так началась для меня война.
После
того как война началась, некоторое время продолжались полеты. И когда
мы уже почти заканчивали программу обучения, был случай - сбили одного
курсанта нашего, по-моему, Ме-110-е, - двухкилевые. Но это было не в
нашей эскадрилье. И как раз после этого мы прекратили летать.
Когда
немец поближе пришел стали готовиться к эвакуации. Суток трое ждали
эшелона. Пришел он все равно неожиданно, погрузили технику на
платформы, и в Азербайджан. Разборкой самолетов технический состав
занимался, а мы только на платформы грузили. И учебу заканчивали уже в
Азербайджане. Ехали через Аляты в Геран. Там пришлось «за кухню»
повоевать – о кормежке-то забыли позаботиться… - О.К., К.Ч.: А в программе обучения пилотаж был: групповой, одиночный, высший? Как
системы - нет, не было. Уборка шасси, стрельба по мишеням. Петлю мы не
делали. Делали виражи, боевые развороты. Вот такая была система, Штопор
мы делали. Часть самолетов УТИ-4 (И-16) у нас забрали на фронт.
Заделывали заднюю кабину. Мы программу на И-16 еще в апреле-мае
закончили и ждали отправки на фронт. А нас все держат. Читаем газеты -
быстро немцы двигаются. «Весело» было… - О.К., К.Ч.: На фронт рвались, писали там раппорта? Ну, как же, все без исключения рвались. Ребята были хорошие и летали хорошо.
Построили,
по фамилии вызывают. Вызвали из строя, человек пятьдесят-шестьдесят.
Нас осталось нас человек пятнадцать человек. И нам говорят:
«А Вам направление – обратно в свою эскадрилью».
Она
тогда базировалась в Карамусалы. Это было место для тренировок
испанских летчиков. На аэродроме были остатки самолетов СБ, на которых
они тренировались...
Конечно, обидно. И добавляют:
«...Будете овладевать самолетом ЛаГГ-3». - О.К., К.Ч.: А про ЛаГГ-3 поговорки тогда ходили? Эта: «Лакированный авиационный гарантированный гроб». - О.К., К.Ч.: А когда Вы впервые услышали? Дело
в том, что к нам в училище боевые летчики, которые уже побывали на
фронте, перегоняли ЛаГГи, вот они и рассказали. Прислали нам шесть
ЛаГГ-3. Как только начали переучиваться на ЛаГГ-3, оказалось, что очень
неустойчивый он был на земле, на пробеге после посадки разворачивался.
Понимаете, садишься, и он быстро разворачивается, как правило, влево. - О.К., К.Ч.: А мне наоборот говорили, что ЛаГГ-3 - устойчивей некуда. А вот Ла-5… Нет,
нет. Ла-5 на взлете крутило, а ЛаГГ крутило на посадке потому, что…, в
общем - это из-за особенностей конструкции. И если не удержишь, или он
одну ногу приподнимет наверх - шасси подламывались. Слабенькие шасси. У
нас только первая группа полетала – и программа небольшая то была -
несколько посадок… И вскоре у нас все самолеты поломали шасси, и стали
на бочки. И все - летная подготовка закончилась.
Война идет, надо
людей побыстрее на фронт. Ну, эта группа и пошла. Я на ЛаГГе не успел
полетать, и мы опять сидим... Уже в конце 42-го нам объявляют:
«Вы будете летать на Ла-5».
Просидели
месяца полтора или два в лагере, в землянках. Там блох было… Мильон! И
к тому же вся группа - пятнадцать человек, малярией заболела. Утром и
вечером «бьет в холод», а потом температура. Даже два смертельных
случая было. Я дошел до того, что только одну воду пил и хину, а еда в
рот не лезла. Нас ведь в Кюрдамир переселили, а это было самое
малярийное место в Советском Союзе. Кюрдамир это между Баку и дорогой,
которая ведет на Тбилиси. Но аэродром там хороший.
Уже начали
летать на Ла-5. а мне не до полетов - лежу в землянке. Приходит
командир эскадрильи Чиркин, хороший такой «дядя» и говорит:
«Чувствуешь себя нормально?»
Я пытаюсь сказать:
«Ну…»
А он:
«Давай на аэродром, будешь летать».
Возвращаешься
из полета, а ноги трясет, но не от страха, а от слабости или приступа
озноба. На счастье были у меня хорошие результаты, и я быстро закончил
программу на Ла-5. Присвоили звание и отправили во 2-й запасной полк.
Это под Горьким, но не Саваслейка, не помню, подзабыл. В запасном полку
все сразу сели за штурвал и по двадцать полетов на каждого. Взлет,
посадка, пилотаж, маршрутные полеты… И вся малярия кончилась. Только
Ожогина периодически потряхивало. - О.К., К.Ч.: Пилотаж одиночный или групповой? Одиночный.
В группе не летали. Точнее, были два или три упражнения, четверкой.
Каждый день к нам прилетал «Дуглас». Прибывали «покупатели» —
представители частей, отбирать летчиков. И в одну группу - шесть или
семь человек, я попал. Беседовал с нами командир дивизии, которая вела
боевые действия. Фамилия его - Нога, Герой Советского Союза, он и в
Испании побывал. Экзаменовал нас:
«А на какой скорости делается вираж такой-то, переворот?».
Я ответил. Поспрашивал других, потом поворачивается к командиру ЗАПа и говорит:
«Кого ты мне предлагаешь? Они же слабые».
Но добавил, обращаясь к нам:
«Значит,
вот что скажу, ребята, я вас шестерых беру. Ну, а летать на любой
скорости, и маневры выполнять когда надо, а не когда положено. Как вы
застегиваетесь?»
Ну, застегиваемся на поясные, плечевые, все по правилам. Понимаете? Он говорит:
«Молоковозы! Только поясными! Иначе погибнете ни за понюх… в общем, будете делать так, как я сказал».
У нас все говорили, мол, полк хороший. Орловскую прошел… «Вы смотрите, не подкачайте, ребята».
Вещички
свои взяли, и на «Дугласе» во 2-й гвардейский полк. Стоял он тогда в
Белоруссии... В октябре 43-го года я попал на фронт.
О.К.,К.Ч.: В каком звании пришли в полк?
В запасном полку – мы были сержанты… А в полк пришел - младшим лейтенантом.
Меня
распределили в 1-ю эскадрилью, комэском был Косолапов — Герой
Советского Союза, хороший «дядя» был... Взял к себе ведомым и приказал
Тараненко, командиру звена проверить меня в воздухе на слетанность. Это
у меня получилось хорошо. Я, как встал около него, так и ни разу не
отстал.
И начали меня натаскивать. Каждый день летали на Ла-5 раза
два-три, и парами, сначала, потом в составе звена. Натаскали хорошо… А
недавно я Володе Тараненко в Красноярск костыли с подлокотниками
послал. Он попросил достать, я ему купил, отослал… - О.К., К.Ч.: На Ла-5? Или на Ла-5ФН? А
у меня тогда был простой. С гаргротом. Трехбачный был. По-моему,
пятибачные тоже были, только не в нашей эскадрилье. И несколько
самолетов «ФН» было в полку. Но не давали молодым «ФН», они потяжелее
были… - За счет чего «ФН» тяжелее? А
за счет чего, я не пойму. Понимаете, говорили, что они тяжелее в
управлении и все… Я, например, не летал на «ФН» ни разу. С Ла-5-го на
Ла-7-й сразу перешел. Ну вот, натаскали нас на маршрут, у нас все
нормально получалось, и остался я в эскадрилье у Косолапова — ведомым.
Глубокой осенью полк перелетел на фронт. В 43-м году зима снежная была,
и аэродром уже был занесен снегом. Но - все благополучно. Началось
ознакомление - облеты района боевых действий. А через неделю, внезапно
бои начались. Под Витебском это было…
О.К.,К.Ч.: А когда состоялся у Вас первый воздушный бой? И что Вы в этом бою видели?
Пошла шестерка...
Кстати,
почему второй гвардейский полк почти сохранил старый состав? Да потому,
что там был ввод молодых. Например, в этой группе, в шестерке, первый
бой был только у меня. Когда «карусель» закончилась и сели, меня
спросили:
«Что видел?»
Я как увидел впереди себя «Фоккер», так
и стрелял по нему. А то, что кто-то в меня мог стрелять, или там за
ведущим надо смотреть, меня как-то не волновало. Все расстрелял, а куда
не знаю… А у остальных в группе одна забота была - сохранить меня.
Отбивали от меня противника…
Какие боевые задачи нам ставили?
Прикрытие наземных войск и штурмовка… Я летал на штурмовку - вагоны
бомбили немецкие, эшелоны расстреливали. Пару раз за «рамой»
-разведчиком гонялся. Вот первый сбитый самолет «Рама»… - О.К., К.Ч.: По архивным данным это был Фоке-Вульф-190, 13 февраля 44-го года. У меня шесть были лично и один в группе. Но первый был - «Рама»…
Надо
посмотреть летную книжку. Вот нашел! Бомбежка и штурмовка войск
противника на шоссе Витебск. «В районе тридцать девятой армии, вел
воздушный бой с Фоке-Вульфом-189, которого сбил в группе». Это у нас
было… 8 января 44-го.
А мы звеном летели. Непряхин, Левченко, я и
Цибко. Две пары были. Я был ведомым у Непряхина. Над Витебском мы ее
схватили. «Рама» круг сделала, с пяти тысяч снизилась до бреющего, и
пошла на юг. А мы вчетвером по очереди, то справа, то слева, стреляли
один за другим, метров с 300 били, стрелка не стало, он «погас», а
летчик крутился. А мы по очереди - как на учебе. И вдруг он пропал…
Круг сделали – ищем… Глядим - уже на земле лежит, горит... Сбили! Ну и
пошли домой. - О.К., К.Ч.: Но по данным архива
за Вами в этот день «Рама» не числится. В этот день и этот самолет
числится, как лично сбитый Непряхиным. Были Непряхин, Левченко, Цибко. Цибко был ведущим, да. Я был ведомым у Непряхина... - О.К., К.Ч.: Как мог этот самолет, сбитый группой, оказаться у Непряхина? Может,
ему написали в «вышестоящие» документы. Ну, может, Непряхину нужен был
для чего-то. Ну, в представление на Героя. А нам написали в летную
книжку. Он же там записан… - О.К., К.Ч.: Вы деньги получили за «Раму», которого Вы в группе сбили? За
сбитые получал, за этот - не помню... А у Вас там «Раму» на кого
записали? Вы говорите на Непряхина... Ну, может, он и получил…
Где-то
в это время от нас Косолапова забрали командиром 937 полка. Там было
ЧП. Все начальство: командир, штурман, заместитель и еще кто-то под
вечер 7-го ноября пошли бить немцев вчетвером. Их там немцы встретили,
одного сбили… Нет, двоих сбили, этот, командир 937 полка. Он пришел на
аэродром парой, ведомый был Мессершмитт. - О.К., К.Ч.:Мессера привел за собой? Мессера привел, ему кричат:
«Слушай командир… Вроде не наш сзади?»
Знал
фамилию, все, вот забыл, Мессер приотстал, ему как вмазал, он на
аэродром и рухнул. Герой Советского Союза он был. Это был, как его…
подзабыл фамилию… все это знал. Вспомнил! Кольцев! Вот такое
безобразие… А один сел на территорию немцев. Это Бычков, майор Бычков,
штурман. В общем, разбили в пух и прах. Двое-то благополучно сели, а
тот на пузо, и его немцы взяли, и он у Власова потом авиацию ставил. - О.К., К.Ч.:Это вот этот и есть Бычков, да? Да, да, да. Потом от его имени листовки сбрасывали с призывами к немцам бежать… (К
сожалению, видимо память подводит Бенедикта Ильича: Комполка 937 иап
Кольцов погиб 7.11.43, а Бычков попал в плен 11.12.43 будучи
замкомэском 482 ИАП. Бычков был ранее в 937 ИАП и в 1942 году был судим
за аварию по его вине, что не помешало ему стать ГСС. Судя по
протоколам допроса, он категорически отрицал участие в «статовлении ВВС
РОА», утверждая, что его именем воспользлвались, а он лишь жертва.
Добиться подтверждения «добровольного участия» не удалось.) -
О.К., К.Ч.: У Вас в полку были самолеты «Монгольский арат»? Ни на одной
фотографии не понятно, какого цвета были носы у самолета? Желтые или
красные? Шефство взяла над нами Монголия. Над
танковой дивизией и авиаполком. Они присылали подарки: мясо, свинину,
копчености, вина. Еще помню, перчатки меховые, меховую одежду. Прямо
вагонами присылали. Все они делали. Пришла к нам «монгольская»
эскадрилья, «Арат».
Пришли обычные самолеты, только надпись была,
где красным, где белым. Потом уже покрасили носы - красного цвета... У
нас, у всего 2-й гвардейского полка, были красные коки, капоты, и еще
была закрашена верхняя часть хвоста – белая «пилотка», так называемая.
Это в последний период. А эскадрильи по цветам не отличались. - О.К., К.Ч.: Когда пригнали эти самолеты в полк, то была ли торжественная передача? Не
помню, была ли торжественная передача, не торжественная... Когда в полк
прибыли эти 12 самолетов «Монгольский арат», их перегонщики перегнали,
то распределили их по четыре самолета в каждую эскадрилью. У меня
фотографии есть, но на них я не летал, хотя самолет вроде получил.
Кто-то из начальства его себе забрал.
О.К.,К.Ч.: А внешне эти самолеты, чем-нибудь отличались от обычных?
Только надписью.
А
потом решили, причин я не знаю, собрать все во 2-ю эскадрилью. Когда не
помню, мы тогда были на переформировке. С полгода дивизия была
резервной. - О.К., К.Ч.: А можете вспомнить, номера какой краской красили: желтой, белой? Белой краской. И обыкновенная заводская окраска. Другие полки, имели там две-три полосы. Но у кого как, я не знаю. - О.К., К.Ч.: А еще в полку самолеты с лозунгами, с надписями были? Кроме «Монгольского арата»? Надписей не было. Значок «Гвардии» был на моторной части, на капоте. Звездочки не рисовали, сбитых в уме держали… - О.К., К.Ч.: А вот какие-нибудь персональные эмблемы кто-нибудь рисовал? Какие-нибудь
рисунки на борту? Пачкать самолет каким-нибудь крокодилом?… Нет, нет...
А может, ничего не рисовали потому, что часто самолеты меняли.
Понимаете, сами в тыл, а самолеты передавали другим частям. И самолеты
«Монгольский арат» так же уходили… Но на каждый новый самолет во 2-й
эскадрилье ставили метку, чтобы сохранить название. -
О.К., К.Ч.: А если самолеты одинаково окрашены, как можно в таком
случае узнать тому же технику, самолет его эскадрильи или нет? Ну,
стоянки - где сел… Радио ж хорошо действовало! На ЛА-5 рация была ВО!
(Показал большой палец) Высший класс! Помню, как в первом вылете
эскадрильей на Берлин, мы друг другу поздравления передавали. И с
пункта наведения, голос как у Левитана - четко и ясно… Радио отлично
работало. За использование радио поощряли... Даже ордена давали.
О.К.,К.Ч.: А на импортных самолетах Вы летали, на «Кобре», на «Хауках»?
Нет… И после войны на Ла-9. На Ла-11 сделал вылетов несколько.
- О.К., К.Ч.: И как Вам Ла-9? Он лучше, Ла-7?. Я на нем мало летал. И в бою этот самолет не проверялся. Ну, комфортабельный, шикарный, просторный… - О.К., К.Ч.: На сколько времени топлива было на Ла-5, Ла-7?
Ну, в общем, минут на пятьдесят, если на боевом, а на экономичном режиме я больше часа летал. - О.К., К.Ч.: Когда Вы летали на прикрытие войск. Какую примерно скорость Вы держали? На «барраже» километров 450, так. - О.К., К.Ч.: А не слишком ли это много? Если облачность, облака небольшие. Немцы из облаков выскакивали, и если у тебя скорости нет, то у него будет преимущество. - О.К., К.Ч.: Ну, а над целью сколько барражировали? Ну,
минут 20-25. Бывало, нас подменяли - группа приходит, мы уходим. А если
нет, летаешь там же в экономическом режиме, километров 350 держишь… - О.К., К.Ч.: Скажите, сколько времени длился воздушный бой? В среднем… Ну, 5-8 минут. Не больше. -
О.К., К.Ч.: Я много беседовал с ветеранами. Они говорят, что
среднестатистический бой, в среднем минута. Ударил, и ушли… И все
немцы, и точно так же наши - подлетел, удар, и все. Я сказал, если барражируешь. То есть защищаешь объект, а это отличается от охоты – там действительно - увидал, ударил и уходишь.
Когда
мы барражировали, немцы, если их меньше на бой не шли... Ну, скажем:
нас - шестерка, их четверка, - они в бой не вступят. А мы всегда все
бои вели. И, конечно, чем наша группа меньше, тем тяжелее бой.
Когда
барражируешь, они подлавливали - неожиданно могли выскочить, ударить и
уйти. Значит, нам скорость надо иметь, что бы противостоять. - О.К., К.Ч.: Камуфляж немецких самолетов, Вы помните, на каком расстоянии виден камуфляж в воздухе? Они
все были какие-то серые, стального цвета такого. Матово-стального...
Видно недалеко, метров 400… Любой камуфляж – немецкий или наш. А дальше
не различить – самолет - «черная точка.» - О.К., К.Ч.: Когда на охоте атакуете противника, то с какой дистанции начинаете стрелять? Ну, метров 100. На прицеле шкала была - были кольца, и если в метки немецкий самолет вписался, то... - О.К., К.Ч.: У Вас прицелы были коллиматоры или кольца? Коллиматорные.
На И-16 была труба – как-то неудобно. Особенно для бомбежки, для цели
по земле. У нас были линии, как козырек… Это, конечно, коллиматорный. -
О.К., К.Ч.: Вы писали какие-нибудь отчеты о проведенном бое? Или просто
докладывали, что сбили, а дальше оно все пошло своим ходом? Вся
писанина у адъютанта была. Были некоторые моменты, возникали... И у
меня один самолет не учли. В почти последние дни войны, это было в
Гренау, это за Нейше. Мы на свободную охоту ходили. Первый командир
звена Марченко меня ведомым брал. И вот он сходу одного вблизи от
аэродрома на скорости сбивает. Тот задымил и пропал... И еще один
Фоккер-190 ходит, ну я его и… Все это было низко, на бреющем полете, я
смотрю - мой на земле, катится.
Мы вернулись, сели. Приходим к
командиру полка, Соболев тогда был, докладываем и добавляем: «Пусть
посмотрят, где сбитые лежат, а мы покажем».
Он: «Ну, Вы наглеете - все люфтваффе посбивали, наград захотелось?».
(После
Орловской операции он тоже стал Героем. Тогда несколько Героев
получили: Пушкин, Майоров, Косолапов. А погиб после войны, на
тренировке... Овладевал сложными полетами для первого класса). Командир
приказал штурману полка Пушкину:
«Полетай,- говорит, посмотри, есть сбитый самолет или нет».
Мы предложили показать, где самолет. А он: «Нет лететь одному».
Сбитый у самого аэродрома упал, а Пушкин дальше ушел. Прилетает и говорит: «Нет там ничего!».
Это я сам видел, и как Марченко сходу, и как «фоккер» падал, на куски рассыпался. - О.К., К.Ч.: - А когда это было примерно? Так, вспомню… Это уже было… в Германии, по-моему, февраль 45-го… Очень приближенно. Марченко тогда обиделся очень сильно.
Мы
тогда каждый день летали, я с ним. В этот раз летим парой, я смотрю, у
него шасси выпущены. А было положено, что когда шасси не убирается,
возвращаться. А он делает что? А он идет дальше. Пришли на участок, по
рации нам говорят:
«Фоккера! Группа Фоккеров штурмует войска».
Он краном шасси прижал. А потом смесь нагревается, и шасси начинает выпадать. Ну, вот тогда я ему говорю:
«Командир, шасси не убирается!».
Ну,
хорошо, мы эту группу разогнали, вторая группа, третья группа. Мы там
отбили три группы Фокке-Вульфов. И каждый раз вначале, если самолеты
появлялись, он убирал шасси, крутились на предельно малой скорости.
«Дядька» воевал сильно, я с ним десятки вылетов сделал. Один бой -
разогнали... Во втором бою Марченко сбивает. В третьем бою я одного
сбиваю… Возвращаемся почти на исходе на юго-запад, и видим: в это время
они наш аэродром штурмовали, пока мы там воевали вдвоем. И вот здесь
еще два самолета сбили Марченко и я. Ну, так их и не учли. Те, над
линией фронта зачли, а те, которые над аэродромом сбили – нет.
Марченко
стрелок хороший был. Хромал он - под Ленинградом снаряд ему разбил
коленку, а он летал, у него и прозвище было – «Хромой». У нас еще один
летчик был, под Ленинградом ему локоть разбило.… Летать не мог уже -
адъютантом эскадрильи был. Когда мы стояли в Белоруссии и Сандомирская
операция началась, у хозяина дома, где мы остановились, была мельница
ручная - муку молоть, и он с утра до вечера с её помощью руку
разрабатывал, и в конце стал снова летать. И закончил летчиком, под
Берлином летал. Скрыпник его фамилия.
О.К.,К.Ч.: Вы помните, как Вас сбили в 1944-м, как это дело произошло?
Хоть
я и был на Ла-7, но они нас догнали, потому, что мы шли вместе с Илами…
Под Шауляем железнодорожная станция была, километров тридцать от
фронта, немцы сгружали там танки - готовили удар. И Илы летали долбить
эту станцию, а мы вчетвером - Левченко в паре, и я с замкомандира
эскадрильи Славгородским, на пределе горючего сопровождали шестерку
Илов, Леса там горели - дым, густой дым. Илы идут к фронту, прижавшись
к земле, низко. И пара Левченко в этом дыму потеряла нас, и мы остались
вдвоем у шестерки Илов. Перед атакой Илы взмывают, и потом начинают
работать. И командир сделал ошибку. Пока Илы штурмовали, он на
небольшой скорости ходил, и ни высоты нет, ни скорости, ничего... Я их
первым увидел и говорю:
«Командир сзади фоккера!»
И один
«фоккер» у меня справа, я не успел сообразить, куда деваться мне -
командир рядом. Их всего было восемнадцать штук. Не увернешься - некуда
деваться,
И как только я это сказал, смотрю, по плоскости идут
шнуры…. У немцев были белые трассы. У нас были красноватые, розовые
трассы, а у них - белые. Пламя сразу появилось... Помню, подумал:
«Вот как люди погибают: самолет горит, а я в кабине сижу».
И
потом в памяти сохранилось только, как я уже падал вне самолета, спиной
на землю. Кольцо взял - «Раз!». Парашют вышел… - аэродинамический удар
совпал с моим приземлением. Сильно ударился ногами...
Не помню я,
как фонарь открывал, как вылез из самолета... А ведь на это время
нужно... Еще бы секунды две, и уже не хватило бы высоты, разбился бы
насмерть. - О.К., К.Ч.: А Вы летали с плечевыми ремнями или их срезали? Только
поясной, мы ж молодые были... Приземлился, парашют собрал, а над
головой Илы собираются, там замкомандира эскадрильи летает… Я в куст
оттащил парашют, и смотрю - сарай и немцы стоят, человек пять с
винтовками. И смотрят на меня, а я из кустов смотрю на них... Один
пошел в моем направлении. Не доходя до меня метров пятьдесят,
поворачивается, и в этот дом. - О.К., К.Ч.: То есть они Вас просто не увидели? Видели,
и я думаю, он пошел за помощью. Я как «шуранул» от этого дома в лес,
бежал, и на себе гимнастерку гасил. Она ж Х\б, тлеет. - О.К., К.Ч.: Награды в полет брали или заставляли их снимать? У меня на это время не было наград, а ребята с наградами летали.
Ну,
я удрал. Никакого преследования не было. И в этот момент опять
штурмовики пришли. Вторая группа – другая. Мне из лесу была видна
разгрузочная площадка. Воют, стреляют так, что я даже залег, снаряды
рвутся. Улетели. И я запомнил направление - куда они пошли... Прикинул
расположение и пошел. Встречались немцы, и я убегал от них. Я тогда был
спринтер тот еще... Рекорды поставил.
И вдруг я перестал видеть, не
вижу ничего – обгорел. Как потрешь глаза, пальцами откроешь – вроде
видно. И вот с одним глазом, левым, и шатаюсь по лесу. И тут слышу
какой-то шум, смотрю тропинка недалеко от дороги. Я опустился, сижу и
жду. Смотрю три человека - немцы идут по дорожке сюда. Ну, я думаю, что
делать «Стрелять, не стрелять?» И перед ними я встал… Представляете,
«горелый». У них вот такие глаза. Понимаете? Для них неожиданна была
встреча, они же шли по своей территории. Пока они удивлялись, я
развернулся, и в лес дунул. Вслед
«Хальт, хальт!»
Постреляли...
Ну, все обошлось. Это было уже на второй день. Я три или четыре дня там
провел. Все время иду на восток. На четвертый день шоссейную дорогу
перейти надо было. А движение большое - немцы часто ездят. И там за
дорогой пшеничное или ржаное поле. Ну, думаю, отложу переход до вечера,
когда движение уменьшится. И отошел немножко, и заснул у березы, под
деревом сваленным снарядами… Какой-то шум - открываю глаз. Проспал, уже
ранее утро. Я пошел, к дороге. Посмотрел, никого нет. Рожь невысокая
была, почти открытое место. И я ползком... Ползу, и вдруг вижу -
проволочина. Я влево по проволоке, смотрю, мина стоит такая круглая. И
к ней провода. Ну, я понял, что это минное поле.
Нашел разрыв...
Потом опять проволока. И так три ряда я прополз. Как я прошел минное
поле? Как дурак! Нормальному человеку точно не пройти. Встал я, уже не
соображая. Когда я к своим пришел, и рассказал, что там все
заминировано, майор, который меня встретил сомневался:
«Как ты, прошел? Наши там ходили - подорвались».
Представляете:
а если бы я пошел бы вечером или ночью. Я пошел бы в полный рост, не
боясь, что меня увидят, и подорвался бы. А, ползая, я попал на эту
проволоку.
Я уже на нашей стороне еще раз по минному полю прошелся, и тоже ничего…
Кончилось
поле, вышел к реке Дубисса - приток Немана. Строго на юг идет. Иду к
берегу. Пить хочется… Срываю горсть рябины, - три дня не ел. Мы рано
вылетели, не позавтракали, и не попили. Понимаете? Иду по кустам -
маскируюсь, ведь немцы могут увидеть. И вдруг слышу мат. Мат-переплет.
Смотрю, две коровы влезли в речку, а за ними пацан, лет
одиннадцать-двенадцать, вот такого роста. Наверно он их пас… Я говорю:
«Иди сюда».
Он в шоке. Вид у меня какой: морда черная – обгорелая, не бритая, весь в грязи и листьях, пистолет в руках... - О.К., К.Ч.: А пистолет у Вас какой был? ТТ.
У него часто при ударе, если даже стукнулся обо что-то, предохранитель
срывался. И Бах! Бах! И все! Патрон то девятый обязательно в стволе
держали.
Он и убежал. Я кричу вдогонку.
«Куда ты бежишь? Где русские?»
Он выглядывает:
«Русские, — говорит, — вон там. На том берегу».
Я
оказывается, пока на парнишку не наткнулся, долго шел вдоль линии
фронта. Компаса не было, планшет остался в самолете - сгорел.
Он
меня уговорил пойти на хутор. Прихожу: там женщина и пожилой человек
что-то молотят. Дали мне молока напиться. Спросил их про брод.
По-русски почти не говорили. Но ответил:
«Есть!»
И давай мол, уходи. Но парню сказали показать мне брод.
Я
через речку перешел, и вышел прямо на котлы большие, в них яблоки
варят, оказался первый артиллерийский Краснознаменный полк. Как они
назвались, так я и записал. Понимал, что мне придется объясняться, как,
когда и где я перешел фронт.
Точнее я вышел на наблюдательный пост,
а там солдат спит… Я его разбудил, он меня как увидел, так заорал…
Перевел через бугор, а там уж полк стоит…
У нас был летчик Жорка
Филиппов. Попали ему в ногу, и был обездвижен, бессознания. Попал в
плен. Очнулся в машине - везли его Орел... Жорка мне все рассказал…
Про
плен рассказывал: медицинский персонал был в лагере наш. И спасло его
то, что медсестры вынесли его как умершего. Немцы боялись инфекционных
болезней и не связывались с умершими. Отнесли и предупредили:
«Лежи спокойно! Пока немцы не уйдут».
Потом
он прошел проверку под Москвой, в спецлагере был, и вернулся в полк. На
следующий день немцы ушли, а оставшихся в живых пленных загнали в
бараки и подорвали вместе со зданиями.
Когда я к нашим вышел,
девчонки-санитарки пяток уколов сделали, забинтовали. (Потом бинты
присохли, эх и мерзко было. Марганцовкой смачивали, чтоб отставало.) Я
сел на пень и свалился. И встать не могу, все. Все - окончились мои силы
Меня
сначала в санбат, опять перебинтовали, потом в Паневежис, потом в
Даугавпилс. Там была база отдыха. Ну, в общем, я вылечился. Дали мне
шинель солдатскую, шапку, сапоги не по размеру. И в полк. Недалеко от
Таллинна, на юг был город Великовысск. Там на аэродроме стоял наш полк.
Добрался на попутных машинах. Прихожу на аэродром, красные капоты
лежат, а моего полка нет. Стоят Илы.
«А полк Ваш ушел куда-то на юг».
Хорошо
отнеслись ко мне: старшина, я забыл его фамилию, переодел меня. Ремень
дал, продукты дали с собой, аттестат продуктовый, чтобы я питался. И
направили меня во второй запасной Московский полк. В Москву. Вот куда
уехать я должен был. Но я пошел вниз - на юг, искать полк. Наверное,
дней пять или шесть передвигался. Где попутные, а где поезда ходили.
Однажды в толпе во время посадки кто-то сорвал мой вещмешок, продукты и
аттестат «ушли». А я голодный был… Ну, в общем, приехал, до Львова
добрался.
«Где мой полк?»
«Где-то здесь».
На базар пошел,
и возникло у меня было желание, что-нибудь стащить - жрать хотелось. И
вот каждый раз, когда обстановка подходящая, думаю: «Можно». А потом
думаю: «А вдруг увидят». Вот и ходил…. А базар такой веселый... Так я и
не смог... Голодный иду по улице, стоит машина, ЗИС-5. На ней: фонари,
лопасти винта. Запчасти. Я подхожу, шофера спрашиваю:
«Слушай, куда идете? Не знаете, где 322-я дивизия? Где это?»
«Я, — говорит, — с батальона, обслуживаю 322-ю дивизию. Второй полк у нас на аэродроме сидит».
Я говорю:
«Да я летчик 2-го полка. Голодный я, два дня не ел, аттестат утащили, возьми с собой».
Тут
приходит старший лейтенант, он у них техник звена. А я уже сижу в
кузове. Он хотел меня ссадить с машины. И как-то его я уговорил.
Привезли меня прямо в полк. Иду в штаб. Открываю дверь, командир полка
сидит, начальник штаба Гуревич - мощный дядька. (Он за то, что в начале
войны не выполнил команду командира дивизии, орден Красного Знамени
получил. Он взял на себя командование, и свою группу из окружения
вывел. Потом, уже в мирное время, он был начальником штаба полка. На
учениях отмечали его: «Гуревич — самый подготовленный, умный,
эрудированный человек…»). На меня, оказывается, похоронку уже послали.
У меня есть эта похоронка. Я срочно письмо написал родственникам в
Кировскую область – сестре. А мать умерла в Ленинграде, в 42-м году от
голода... - О.К., К.Ч.: Сильные и слабые
стороны самолетов, на которых Вам пришлось воевать? Один ветеран
говорил, что если сравнивать, например Ла-7, Ла-5Ф, Ла-5ФН, то по
сравнению с Мессером, он, как Мессер с ишаком. То есть Мессер слабее
был Лавочкина. А с Фокке-Вульфом, он в принципе на равных. А вот Ваше
мнение, как? Мое мнение, самолеты были 109, конечно сильнее вначале. А засчет чего? Из-за того что, мы поздно взялись готовиться к войне.
Ну
а Лавочкин... во-первых, огневая мощь больше, и быстро набирал
скорость. Лавочкин Мессер догонял. Двигатель-то 1800 лошадиных сил,
по-моему, АШ-82. Я летчик, понимаешь? Я, после ЛаГГ-3 как увидел Ла-5 -
сразу влюбился в него. Хотя я считаю, что на Яке было проще, потому
что, он не требует, как говорится, отношения «на Вы». А Лавочкин «на
Ты» не будет работать. - О.К., К.Ч.: А летали вообще с открытым фонарем или с закрытым? И еще, какой обзор из Лавочкина был? Только с закрытым. Всегда. А гаргрот был так скошен и не мешал, он не большой был.
И зеркала заднего обзора не было. По-моему, не было. Зеркал не было, это точно я помню. Вот на реактивных было зеркало. - О.К., К.Ч.: Выхлопные газы в кабину попадали? Ногам жарко не было? У
меня газы никогда не попадали. Вот когда стреляешь, что-то проходило.
Появлялись пороховые запахи. А жарко было. Все нагревалось, вплоть до
ожогов, особенно в ФН. - О.К., К.Ч.: Говорили, что температура до семидесяти градусов доходила внизу. Ну,
это уже в ФН, там вообще без перчаток меховых даже летом не летали. На
Ла-5 такого не было, жарко, но не так. А Ла-7 вообще комфортабельный
самолет. - О.К., К.Ч.: Скажите, некоторые летчики говорят, что на наших истребителях вооружение было не достаточно мощным? Ну,
ничего себе! 3 пушки по 20-мм! Раньше на И-16 были пулеметы, так ими
врага только щекотать… Потом пушечные выпустили… Перед финской, кажется. - О.К., К.Ч.: А кислородным оборудованием пользовались? Или Вы высоко не забирались? Забирался
один раз. Был такой случай. Мы дежурили на аэродроме четверкой, и Ю-88
прошел над аэродромом. Мы по ракете взлетели и пошли. Маски не было,
трубочка такая гофрированная с мундштуком. Ее в рот брали. Ну и начали
мы за этим Ю-88 гнаться. Гнались, гнались, гнались, гнались, гнались. И
смотрю, в какой-то момент, а он залез на восемь тысяч, так. Какие-то
черные пятна перед глазами, я потерял сознание, провалился. И очнулся
где-то на двух с половиной тысячах. Падал, пикировал. Впопыхах
кислородом, забыл пользоваться. - О.К., К.Ч.:
Кстати, мне рассказывали, что если Ла-5 отвесно начинает пикировать, он
самопроизвольно переходил градусов на семьдесят. И надо было ручкой,
что бы отвесно, было ручкой додавать, так? Мы
пикировали на нем, штурмовали, и приходилось... Но я не обратил
внимания, что он сам хочет выйти. Понимаете? Хотя нет, дожимал. Было у
него желание выйти из пикирования. Было…
В конце войны появился
приказ: «
|
